‘Снятие кожи с Марса' Тициан 

Но было слишком поздно. Этот судьбоносный поворот напрямую натолкнул меня на холст, на котором в искусно сделанной позолоченной раме было огромное неясно очерченное изображение человека, свисающего вниз головой с веток дерева. Сначала, я совсем не мог понять, что происходит. Расположившись немного вдали, чтобы охватить весь вид, стало понятно, что кожу висящего мужчины медленно сдирали и что кровь, капающая из нескольких ран образовала лужу на земле около его головы, а небольшая собака лакает эту кровь в то время, когда группа невыразительных, выглядящих характерно выделенными людей наблюдает за этим из периферии. Это картина, как я выяснил, была ‘Снятие кожи с Марса' Тициана 1575 г.

Не надо даже говорить о том, что эта картина волновала. Я почувствовал себя так, как будто бы на меня напали. Как описывает это Саймон Шама в "Силе искусства" (2006), ‘я был поражен, и мое чувство реальности пошатнулось'. Мое хорошо развитое и, возможно, опытное понимание динамики человеческих конфликтов если не изменилось, то приобрело другой оттенок и стало более глубоким так, что это было совершенно неожиданно. В конце концов, я не мог более настаивать на иллюзии, что это творение Ренессанса - немного больше, чем чарующая и привлекающая внимание декорация из прошлого века и не имеющая отношение ко мне.
Старая история с картиной не является необычной. Также как и многие художники творили "через века", картина Тициана - это иллюстрация раннего греческого мифа. Висящий мужчина - Марс - бросил вызов богу Аполлону в состязании по игре на флейте и проиграл. Его согласие посоревноваться с богом, или метафорично, порядком вещей и высшими силами во Вселенной, и было этим коварным сдиранием кожи. Но мифы, как тогда, так и в настоящее время продолжают удерживать наше воображение. Они, в конце концов, истории со смыслом, который имеет значение и для наших жизней. Таким образом, в тот момент не было различия, что возраст картины был около 500 лет или что на ней была проиллюстрирована вымышленная история. Она выглядела вполне реально и достаточно ужасающе, чтобы быть более чем волнующей.
Во время моего визита в музей, я размышлял над сложным семейным делом, в котором были поданы иски против отца о сексуальных домогательствах. Как только я взглянул на эту картину, один из его комментариев пришел мне на ум. Он сказал о том, что чувствовал себя на этом процессе, как будто бы испытал смерть от тысячи ножевых ран. Я слышал это выражение раньше, но этот кусочек искусства Ренессанса наполнил это значение новым смыслом. До этого момента я, как медиатор, несколько затруднялся, как можно связать этого отца и работу над этим вопросом. Это не значит, что все внезапно открылось, но я начал думать о моей работе в качестве медиатора как о работе художника перед холстом. Я представил отца, мать и детей и бесчисленное количество судебных чиновников и служащих, наблюдающих за всем, и тщательно обдумал их впечатления, будто бы я мог нарисовать их и решил, как я могу помочь им. Эта медиация, такая же ужасная, как и суть спора, получила возможность достичь какого-нибудь результата, если не наилучшего, то, по крайней мере, конструктивного и терпимого. Удивительным образом эта картина эпохи Ренессанса помогла нормализовать странности этой семьи и предложила перспективу, к которой, не смотря ни на что, они и пришли. Эта семья могла бы пережить все это, если бы мы смогли обсудить дело, что могло бы позволить им двигаться вперед. Там было что-то более чем просто краска и ткань, имеющее отношение к данной проблеме.